Ксения Шпундт
ПАЛАДИНЫ ОТСТОЯ
(ЗАПИСКИ ИСТЕРИЧКИ)
(продолжение)
Типа, не могу молчать…
За все великие грехи великой русской литературы XIX в.: безбожие, призывы к
революции, интеллигентские молитвы на мужика в самых его темных, самых хтонических
проявлениях, ненависть к порядку (и к государству, как его производной), тягу к хаосу,
разрушению, стихийности… -- за все это русская литература отплатила очень жестоко.
Пустоцветом. Полным бесплодием конца нынешнего столетия.
«…И затворил Господь чрево ее…»
Поделом. Кому нужно чрево, из которого выходят сплошь кадавры? Пусть талантливые
и соблазнительные. От этого еще страшнее.
Нынешнее плачевное состояние литературы, напрямую связанное с издательским делом
(о чем мы уже говорили в предыдущем номере) совершенно естественно. Ибо именно
издательским делом Бог и покарал русскую словесность. Создал каналы прихода текстов к
читателям столь узкими, что бедная литература наша, переполненная талантливыми текстами,
мучается, да никак не может родить. Из нее выходит одна мелочь.
Такое состояние страшной боли, дикого томления и невозможности разродиться чем-то
крупным – вот положение, в котором пребывает современная российская словесность. Талант
никуда не ушел, но дороги ему искусственно закрыты Свыше. В наказание. За дела прошлые.
До 7-го колена.
Состояние несчастной роженицы ухудшается еще и тем, что приставленные к ней
доктора хором уверяют, будто она здорова и рождает здоровых детей. Их не смущает, что у нее
выходят все отдельные ручки да ножки, а целого, живого младенца никак не появится.
Напротив, они страшно довольны мертвыми выкидышами… Недавно я от имени
«Крошки РУ» имела счастье (или несчастье?) озвучить статью «Нет имени» на радио «Свобода»
в передаче по русской культуре Елены Ольшанской, посвященной истории книге.
Скажем прямо: не мы на это нарывались. Нас позвали и стали задавать вопросы о
состоянии издательского дела в России. Не изменив себе, представитель «Удода» сказал, что
думает. Мол, грустная картина и далее по тексту: денег нет, пробных тиражей нет, засилье
обкатанных текстов и имен, беспросветица с гонорарами, потеря профессионального уровня
писателей… Словом, «Удод» оттянулся на славу и прочирикал все, что хотел.
В своем конечном варианте передача потрясла нас уровнем лакировки
действительности. Вот где цензура и соцреализм сошлись вместе и явили себя свету в полном
великолепии. Создавалась благостная картинка из истории российской книги: при царе была
цензура, при Советах государство лезло писателю в душу и в постель, существовал
жесточайший прессинг на литературу, самиздат, психушки, высылки. И вот, наконец, пришло
светлое демократическое «сегодня», когда, хоть и не на что есть, но можно свободно
дышать и писать. Есть, правда, мелкие недостатки на местах вроде низких тиражей и
низкой покупательной способности населения, но это – временные трудности и они не
должны скрывать от нас главного…
Что у нас главное, никто так и не удосужился сказать. Пошловатая Свобода? Так мы не
на Гудзоне. К тому же давно отмечено, что статуя Свободы стоит ко всем спиной.
Стоило «Крошке РУ» в размере 2-х минут эфирного времени (записано, но отрезано-то
было полчаса) мяукнуть о смехотворно малых гонорарах, заставляющих писателей сапоги
тачать, тут же были выпущены паладины издательского отстоя во главе с Ольгердом Липкиным
из «Текста» и Вацлавом Михальским из «Согласия», которые стали пространно рассуждать о
дешевизне книг в России. Подумать только: всего доллар, в то время как на Западе средняя
книга стоит 30 – 40 долларов. При этом, естественно, не упоминалось о разнице в средней
зарплате у нас и на Западе, в пересчете на доллары. Так, для сравнения. И тогда наши
«дешевые» книжки оказались бы ой какими золотыми! Не было сказано ни слова и о крайней,
по западным меркам, дешевизне производства книг в России, на нашей-то сверхдешевой
бумаге. Так что с гонорарами – шалят ребята – и с доллара за штуку можно было бы авторов
пощадить.
Покромсали наши неудобные вопли, покромсали. Впрочем, если нас режут, значит это
кому-нибудь надо. А ведь мы еще не рассказали о скрытой, уже не государственной
цензуре, сидящей в каждом частном издательстве. Что ж, время будет. А пока…
Пока вопиющее положение российского издательского дела было представлено, как
вполне приличное и развивающееся по «правильным западным образцам». Получалось, как в
анекдоте про польский гонор: де, поляки глотают сырые яйца, чтобы даже дерьмо с глянцем
выходило.
Вот наше издательское дерьмо и было представлено в полном глянце, даже
поблескивало. Как всякая ложь.
Сказать правду, что современный издательский процесс губит русскую словесность,
оставляет ее безъязыкой, немой – было бы слишком неудобной правдой.
Как же так? Ведь наступили Свобода и Рынок!
Признаться, что от сегодняшнего положения до Свободного Рынка нам, как от земли до
луны, тоже как-то неловко.
А ведь рынок очень и очень регулируем. Его вкусы не просто предсказуемы,
они воспитуемы и организуемы посредством масс-медиа, которые, как жена
Цезаря – вне подозрений.
Сейчас свободно можно сказать, что Путин – козел, и получить за это свою «рюмочку
похвалы». Но попробуйте наехать на масс-медиа и контролируемый ими курятник – сейчас же
станете врагом всего прогрессивного человечества.
Раньше, когда советская система книжного дела вас не устраивала, вы в крайнем
случае могли свалить за бугор и оттуда гневно чирикать про цензуру, психушки, рукописи в
столе… А куда свалить и откуда чирикать теперь? Когда все необъятное пространство земли
покрыто густой сетью масс-медиа., говорящих одно и тоже? Ты свободен и потому счастлив, ты
счастлив и потому свободен.
Да не счастливы мы и не свободны! Просто несвобода стала более изощренной и
тонкой, чем в советское время. Пластырь, наклеенный сейчас на рот российской словесности
держит его закрытым куда плотнее, чем грубый советский кляп.
Почему русская литература остается без шедевров? Без печатных шедевров? Во многом
потому что на нее надели рамки издательского дела западного образца, скроенные не по ней.
Строгую серийность и жанровость. На нашу штучную литературу, где каждая вещь –
ручная работа и не отвечает требованиям издательского конвейера, индустрии книжного
производства.
Сама по себе серийность – очень привлекательна. Потому что успех каждой
предыдущей книги серии подталкивает интерес читателей к следующей. Серии очень жестко
привязаны к жанрам: современный детектив, боевик, дамский роман, твердая фантастика…
Однако талантливую книгу зачастую бывает невозможно запихнуть в прокрустово ложе
жанра, тем более серии. Что такое «Война и мир»? Военная проза? Исторический роман? Роман
любовный? Философское произведение? В какую серию мы бы его сейчас поставили? Боюсь,
что не в какую. Остался бы дедушка Толстой без тиражей и гонораров.
Когда-то Достоевский, замученный требованиями издателей укладываться в жанр,
подравнивал «Преступление и наказание» под детектив. Но мы-то сейчас знаем, что читателей
нагрели, и что это далеко не тот детектив, «вечер с которым прекрасен». Перед нами
философско-психологический роман с элементами детектива. И они в нем не главные. В общем,
не Шерлок Холмс.
Сейчас такие штучки не пройдут. Издатель-профессионал мигом почувствует подмену.
В серии с Марининой может быть напечатана Дашкова, но не Достоевский. Вот мы и читаем
милицейские протоколы, сдобренные плоскими, неестественными диалогами.
Шедевр в рамки серии и даже шире – жанра – обычно не входит и потому везде не ко
двору. Зато в рамки серии хорошо встает усредненная книга, без звезд и авторских закидонов.
Получается, что современная маниакальная издательская серийность, возможно, дающая
неплохой результат на Западе, у нас подталкивает кверху серость и топит одну за другой
талантливые рукописи.
Коренной порок непохожести, особости – в самом существе русской литературы.
Изымать его, значит забирать сердцевину дерева, без которой оно расти не сможет. А наш
современный издательский процесс направлен именно на такое изъятие. Может и это кому-
нибудь нужно?
При таких исходных позициях у талантливого автора, пишущего на русском языке,
сейчас есть две дороги: петля и психушка. Ведь даже путь на Запад теперь не имеет того
смысла, который имел при Советах.
Быть собой писателю остается только «в комнате с белым потолком». Но уже без
«права на надежду».
Примечание редактора: Ну и что же дальше-то? Как-то непонятно. Хорошо или
нет, что литература получила свое за грехи? Авторская позиция интересна тем, что он себя как
бы отождествляет с литературой "другой России", за которой таких грехов не водится. И это
правильная позиция.
С другой стороны, литература, имхо, это вообще отстой. Ее место на свалке. Что придет
ей на смену? Глобальное зрелище, интерактивный компьютерный роман, всеобщая виртуальная
жизнь! Мы этого хотим? Не думаю. Но, видимо, человек есть то, что следует преодолеть – и
прогресс его преодолеет.
А то, что наше время – просто-напросто необрежневизм, переходящий в
неоандроповщину и, затем, в неоперестройку, - так это всем давно известно. Просто раньше
правила КП&СС, а теперь представители масс-медиа, бывшие партпропагандисты и "новые
медиа-попы", закончившие Гарвард. Вот и разница. Я ее почти не вижу. Просто раньше говно
плавало где-то в глубинах, а теперь всплыло. Народ так захотел. Слава народу.