Другие претензии к отечественной фэнтези, на этот раз связанные не с формальным мастерством, а с национальной психологией, выдвигают К. Крылов и Н. Мазова.

К. Крылов в своих построениях приходит к выводу о принципиальной невозможности хорошей фэнтези у нас потому, что наша эпическая традиция, к которой апеллирует любая фэнтези, глубоко и безнадежно вторична: “Если говорить о какой-то трагедии русской цивилизации, то она… в том, что рядом с ней все время находилась Ее Высочество Развитая Культура, которая одним своим видом делала ненужными и бессмысленными любые самостоятельные усилия русских людей. Да, конечно, надо жить, трудиться, сеять хлеб… но делать что-то сверх того – для этого нужно рассчитывать на признание и славу в потомстве. А какая там слава, какое признание – когда не так уж далеко отсюда в пронзительно-синем небе сияют золотые башни Царьграда, и любому, кто хоть раз увидит это чудо, сразу станет ясно, что такого у нас не было, нет и никогда не будет, как ни корячься? Запад (в том или ином виде) всегда возвышался над Русью, как раскидистый дуб над березкой, имевшей несчастье вырасти у его подножия”. И, если в западной эпической традиции автор видит глубокий смысл (защита Мифа о Прогрессе), то в нашей - лишь пустоту: “Написать фэнтези по материалу русских былин казалось идеей более чем очевидной, и к тому же обреченной на успех. Однако, время шло, а ничего интересного на эту тему на прилавках не появлялось. Причина была все та же: полные непонятки по поводу того, вокруг чего должны вертеться все эти истории… А какой высокий смысл в существовании Владимирова двора? Что такого ценного защищают богатыри русские, окромя живота своего? Где тот Грааль, вокруг которого и ради которого всё?…” Предлагаемый же автором положительный ответ вариант ответа на вопрос “за что сражаются русские богатыри” отдает откровенной надуманностью: “Они стояли не за Прекрасное Универсальное Настоящее, как артуровские витязи, и не за Великое Самобытное Прошлое, как восточные мастера. Они отстаивали Будущее, они охраняли узкую полоску между пропастями, именуемыми “всё, что можно, уже сделано” и “всё, что можно, уже разрушено”, между беснующимся хаосом Степи и застывшим величием Константинополя. Это и есть основной лейтмотив, впотьмах нащупываемый “славянской фэнтези”. Ура! Сохраним туманное будущее, о котором мы не имеем никакого представления! Защитим туман, благо его немного -- только “узкая полоска между пропастями”! Заметно, что все замечательные словеса критика в поддержку “богатырской традиции” не отменяют, а только подчеркивают его сомнения в полноценности отечественного эпоса.

С восприятием нашей эпической традиции как пустой и нежизнеспособной согласна и Н. Мазова. Она, правда, видит корень проблемы в том, что материал, который использует славянская фэнтези (то есть былинные сказания), порожден не русским народом, а предшествующим ему древнерусским этносом. (Н. Мазова сторонник идей Л.Н. Гумилева, утверждавшего, что процесс этногенеза русских начался только в 14 в. н.э.) Однако выход, который предлагает современным писателям автор “Креста на горе”, лично мне кажется тупиком. Н. Мазова призывает воспринять в качестве русского национального эпоса и, следовательно, материала для создания фэнтези, “жития святых” и другие сакральные тексты. Ничего хорошего из этого не получится, потому что, как говаривал один из православных старцев 19 в.: “Негоже на одной полке держать Евангелие и Мыколу Гоголя”. В современной светской литературе единственно возможный путь внедрения своих религиозных убеждений – это путь, предложенный Дм. Галковским в “Бесконечном тупике”. Путь, при котором писатель как бы “выносит за скобки” то, что ему по-настоящему дорого. Читатель же, чтобы понять истинные убеждения автора, вынужден проделать некий “апофатический” мыслительный процесс: “Идеалом для этого писателя не является то-то… И это тоже не является… И это – нет”.

В наше время в любой книге прямые признания в любви к чему-либо неизбежно отдают пошлой сентиментальностью и слащавостью. Если желаете заставить читателя полюбить тоже, что и вы, лучше расскажите о том, что ненавидите. Обладающим минимумом мозгов человек и сам из этого сделает вывод – с какой стороны баррикад, разделяющих Добро и Зло, находится автор.

Можно, конечно, наплевать на состояние умов читателей и пытаться работать в агиографическом жанре. Не спорю. Но только для этого сначала нужно получить санкцию от соответствующих духовных инстанций, а не заниматься партизанщиной. А, во-вторых, сочиняя “жития”, следовать канонам. Потому что в любом ином случае ваша попытка дать некий “положительный идеал” приведет к столь же смешным результатам, как и усилия писателей соцреалистов по созданию образа идеального передовика производства.

Я не буду дальше дискутировать с точкой зрения, высказанной Н. Мазовой. Скажу только, что она в корне неверна, потому что агиографическая литература 14-17 вв. никогда не воспринималась русскими книжниками на том же уровне, на котором в Западной Европе бытовали рыцарские романы, романсеро и прочие тексты, являющиеся предшественниками фэнтези. “Жития святых” были частью литературы религиозной, игравшей в обществе строго определенные функции, связанные с ритуальной и идеологической деятельностью Церкви. К чисто развлекательным произведениям, близким по темам к фантастике, относились некоторые апокрифические тексты, чаще всего описывающие потусторонний мир и Страшный Суд (их аналогом в современной литературе будет вовсе не фэнтези, а романы-катастрофы и утопии), а также разнообразные переложения западных романов – повести о Бове-королевиче или Петре Златых Ключей, восходящие к французскому и бургундскому оригиналам.

Авторы статей, подобных текстам К. Крылова или Н. Мазовой, не желают примириться с одним, но весьма простым фактом -- никакого архетипического своеобразия русской культуры не существует. Мы -- часть культуры общеевропейской. Крайне своеобразная ее часть, вроде византийской или скандинавской, но все же органичная и имеющая те же корни. Восходящие не только к христианской, но и к средиземноморской (греческой и римской) традиции.

Враждебное отношение к этому простому факту вызвано советскими пережитками даже не в сознании, а в подсознании авторов. Советская эпоха слишком сильно оттолкнула нас в культурном плане от Европы, слишком откровенно заставляла верить наших граждан в близость русской культуры к культуре народов мумбо-юмбо и мао-яо. Мы просто забыли о своем глубоком родстве, даже не родстве – единстве с Европой.

Во времена СССР культурное противостояние и Востоку, и Западу заставляло наших идеологов и критиков изобретать миф о некой сверхоригинальной и сверхсвоеобразной советской литературе. Отрыжкой этого умонастроения является и современное презрение к российской фэнтези.

Все, пишущие и рассуждающие о вторичности, неполноценности, неразвитости и т.д. отечественной фэнтези, не обращают внимания на то, что эти же попреки можно было бы легко обратить и к отечественной научной фантастике. НФ в России развивается в тех же формах и в тех же поджанрах, что и западная. Она давно является частью единого мирового потока научно-фантастической литературы, и никого это особенно не расстраивает.

Поэтому не надо критикам попрекать тех отечественных авторов фэнтези, которые не пытаются ломаться в стиле "ах, мы другие, мы не такие". Мы не береза, выросшая в тени дуба, как пытается нас уверить К. Крылов, мы -- одна из ветвей этого дуба. Попытки же выхода за рамки общеевропейской культурной традиции чреваты для автора художественным поражением.

И даже “славянская фэнтези” остается в рамках этой единой традиции, если мы вспомним о двух уровнях нашей культуры, обусловленных русской национальной психологией. Психологией ироничной, самокритичной и издевательской.

Пафосные и серьезные рассуждения у русских всегда лучше получались при обращении к западноевропейским (а еще лучше – античным) эпическим образам. Здесь можно было спокойно, не боясь показаться смешным, рассуждать о “высоком”. При обращении же к русским мотивам неизбежна была ироничная усмешка и снижающий юмор. (Нередко черный -- но все равно юмор).

Поэтому и в отношении “славянской фэнтези” возникает характерная ситуация -- читатель берет с полки в книжном магазин томик про славянских героев с одним единственным ожиданием: "Вот и хорошо. Сейчас опять будут глумиться". Н. Мазова безусловно права в одном -- период 9-13 вв. “эпическим временем” для большинства русских не является. Там можно найти не архетипические образцы национального поведения, а только материал для иронических издевательств. При ином, не юмористическом и не ироничном отношении постоянно возникает (и не только у меня) чувство деланности, искусственности и неестественности. Тогда как произведение основанное на общеевропейском материале, восходящем, например, все к тем же базовым представлениям о короле Артуре, воспринимается вполне серьезно, а вот ирония здесь ощущается, как некое кощунство.

И, естественно, нашим авторам фэнтези должно быть глубоко наплевать на то, что они никогда не займут первого места в этой разновидности литературы. Да и вообще в фантастике мы всегда будем вторыми. В силу целого ряда объективных причин – от искусственно заторможенного развития НФ при Советах до гораздо более развитого книжного рынка в англо-саксонских странах. Как бы не пыжились наши “отечественные производители”, англо-американские писатели и критики их превосходства никогда не признают. Даже если книги наших фантастов и будут в десять раз лучше написаны, нежели у западных. По причинам, о которых еще в блаженные семидесятые пел А. Макаревич: “Только нас не замечают – из-за разницы в размерах…” Считают же западные литературоведы по сей день Пушкина всего-навсего малоталантливым эпигоном Байрона.

Поэтому задача для отечественных фэнтезистов на ближайшее время довольно проста – нагло присвоить и начать осваивать эпическое прошлое всех европейских народов. Откровенно плюя при этом на тоскливые вопли пораженцев, предлагающих не смириться с неизбежным вторым местом, а просто прекратить писать фэнтези. Проявить этакую здоровую “волю к смерти”: “Ах, нам не светит золотой венец, тогда откинем коньки наконец…”

Дело в том, что современная Европа имеет на свое эпическое наследие такие же, если не меньшие права, нежели мы. Современный Евросоюз – это некая реинкарнация покойного СССР, а вовсе не воссоздание Священной Римской Империи. Все эпическое, мифологическое и даже архетипическое богатство Европы – это наследство без хозяина. Приходи, бери, кто хочешь. (Американцы так и поступили. Они, что ли – наследники европейской культуры? Курам на смех. Однако пачками клепают фэнтези именно на этом материале и никто им косого слова не говорит).

Постоянная готовность к использованию самой разной эпической традиции уже существенно расширит “поле возможностей” для наших отечественных авторов фэнтези. Они станут свободнее в решении многих художественных задач и, что немаловажно, их построения станут более убедительны для читателей, чем если бы они ограничивались только своей собственной национальной культурной традицией. (Надо только отдавать себе отчет – в каком случае к какой именно традиции прибегать. И помнить об ограничении в восприятии у читателей – у них вызывают отклик только европейские (в самом широком смысле этого слова) эпические образы. Создавать фэнтезийные эпосы на тибетском или папуасском материале – только бессмысленный и малорезультативный литературный эксперимент).

А спокойная уверенность, с какой наш читатель воспринимает не только древнерусские, но и почти все остальные европейские мифологические системы, свидетельствует о невероятном расширении поля восприятия архетипического в современном русском сознании. Мы готовы черпать уже не из одного, а из множества “колодцев мифов”.

И поэтому можно высказать одну гипотезу о состоянии нашего коллективного подсознания. А уж не сбылись ли, после тех измывательств, ужасов и потрясений, которые пришлось перенести русскому бессознательному в ХХ веке, амбициозные пророчества Ф.М. Достоевского о “русском как о всечеловеке”?

После двадцатого очень трудно определить основные черты, характеризующие современную русскую нацию. Но не показатель ли это того, что мы раньше других превратились в образец для будущих сверх-национальностей мира? Для сверх-наций, между которыми и пойдет конкуренция за то, чтобы остаться одним единственным образцом?

Образцом, шаблоном, по которому будут переделаны все остальные народы мира. Морем, в которое вольются и растворятся без остатки речные потоки других наций. Они станут частью единого (надеюсь – русского) человечества, а свою культуру и язык оставят археологам, лингвистам и этнографам – как предмет для изучения, как нечто мертвое и нежизнеспособное.

И еще одно условие, при неудержимом стремлении к духовной “реконкисте”, обеспечит будущее развитие российской фэнтези. Это то, что в современной литературе уже давно не важно “о чем” говорить; важно – “как”. Первое время, начиная с полного перевода "Властелина Колец", западные фэнтезийные романы воспринимались, как открытия. Теперь они выглядят как нечто давным-давно известное и даже поднадоевшее. На первый план в области литературного успеха выходит то, в чем всегда были сильны наши авторы -- литературное мастерство, владение языком и умение создать правдоподобных, живых и запоминающихся персонажей. Сосредотачиваясь на том, “как хорошо написать книгу на русском языке”, российские писатели будут все дальше и дальше освобождаться от комплекса “литературной зависимости”.

Поэтому, в противоположность многим утверждениям о гибели фэнтези и торжестве твердой НФ в ближайшем будущем (наиболее аргументировано такая точка зрения выражена у Э. Геворкяна в известной статье "Последний бастион") я скорее уверен во взлете нашей национальной фэнтези в наступившем столетии.

Нашим же российским критикам не стоит почти рефлекторно поливать желчью каждый новый российский роман, базирующийся на общеевропейской культурной традиции. Наоборот -- всячески поддерживать отечественных авторов фэнтези, столь смело использующих все доступное им “поле возможностей”.

И творчество таких писателей оценивать только с точки зрения формального литературного качества. А не для того, чтобы еще раз сокрушенно посетовать на то, насколько наша реальная культура не соответствует идеальным представлениям критиков о ней.